Я сидел на полу, прижимаясь спиной к прохладной стене. Внутри меня не было абсолютно ничего: так оно и должно быть?
Прямо возле моих ступней и кончиков пальцев простирался весь мир: четыре плитки, выложенных в шахматном порядке. Я не знал, что такое шахматы, но был уверен, что порядок именно такой.
Черная, белая. Черная, белая. Странно. Я смотрел на них столько, сколько помнил себя в сознании, а они никак не уходили и не менялись.
В комнате приятно пахло. Это был тот запах, от которого засосало где-то там… где было мое сердце. Ощущение, рождающееся внутри меня, угнетало. Неприятное чувство. Но оно появилось там, где еще мгновение назад не было ничего. И это радовало. Мир стал на один тон светлее.
Ощущение, что пробудило меня, заставило подняться. Облокотившись о стену, я попробовал подняться, но сразу же упал. Возникло еще одно неприятное ощущение: жгучее, тянущее, словно бы мое тело кричало о том, что случилось нечто плохое. Я посмотрел на свой локоть: красный след тянулся в длину где-то на три моих пальца. Я посмотрел на коленку, на которую упал, но на ней не было такого следа. Меня это немного позабавило.
След обжигал все сильнее и сильнее. Однако мне от этого становилось приятнее. Я был готов чувствовать что угодно, чем вновь вернуться к четырем черным и белым плиткам. Если во мне проснулось два таких сильных чувства, то сколько еще смогу пробудить, если встану на ноги?
Вторую попытку я предпринял после короткого сна. Неприятное чувство от следа на локте затихло. Я прикоснулся к следу, и чувство вновь пробудилось. Отлично. Значит, оно теперь со мной. Я не одинок.
В этот раз все прошло удачно. Стоило мне подняться, как вдруг и без того не самая светлая комната покрылась темными пятнами, кидающими меня из стороны в сторону. Я покрепче схватился за что-то, что было рядом со мной… холодное, практически ледяное, и это меня успокоило. Темные пятна отступили, мир вновь начал подступать ко мне. Неужели весь этот мир существует ради меня?
«Боль и голод, - мой же голос раздался у меня в голове. – Ты ушибся и давно не ел».
Значит, вот как называется то, что я испытывал. Но что из них что? Судя по тому, что сказал голос, ушиб равняется боли, а то, что я не ел – знать бы еще, что такое есть – голоду. Но кому принадлежат эти эмоции? Они только мои или другие их тоже могут испытывать? Не знаю. Но если есть другие люди, если они испытывают те же эмоции, что и я – то это, наверняка, их счастье. Ибо я не знаю, как люди могут жить без таких важных эмоций.
Осмотрелся. Мой мир ограничивался не четырьмя плитками. Он был куда больше. Я мог идти вперед долгое время – не менее двадцати шагов – а ведь еще и в ширину несколько шагов. И это все было моим?
В этом мире было пусто. Неподалеку от меня стояло что-то достаточно большое, наверное, даже больше меня, укрытое мягкой, пушистой плиткой – или это не плитка? Но что тогда? – я рядом с этим чем-то был объект поменьше. То, что стояло рядом с большим, освещалось лучами света из большого окна – откуда я знаю это слово? – и на нем лежал маленький самолетик.
«Бумажный самолетик».
Голос в моей голове оказался прав. Я медленно подобрался к нему и взял в руку. Обычный самолетик. Такие я и сам мастерил – когда? Я отчетливо помню, как делал что-то подобное. Только в одном было его отличие от тех, что гнездились в моем воспоминании.
Лист бумаги, из которого его сделали, чем-то исписали. Я поднес поделку поближе к свету и посмотрел на него. Угадывались слова, какие-то цифры. Но мне было невдомек, какой смысл они несли.
Я медленно взял самолет за основание и бросил его. Он долетел до конца моего мира и стукнулся в стену. Забавно. Мой мир не мог вместить этот самолетик и его полет. Жаль. Наверное, он бы улетел так далеко, что я не смог его увидеть. Если бы мой мир оказался чуть больше.
Медленно доковыляв до игрушки и взяв в руки, мне захотелось вновь бросить ее. Только подальше. И тут меня осенило: а что, если я смогу расширить границы своего мира? Он же не ограничен этими стенами. Окно показывало мне, что там, снаружи, было еще что-то. То, о чем я почему-то стал задумываться. Незнакомое чувство поселилось во мне, и пока я не мог разобраться, нравится оно мне или нет.
Я подошел к окну. Оно оказалось зарешеченным. Я просунул кулак сквозь толстые прутья, держа самолетик за основание. И когда моя рука была по ту сторону по самый локоть – дальше красного следа – я, глубоко вздохнув, сделал аккуратный бросок.
Он полетел. Ветер подгонял его, бросая то вверх, то вниз, влево и вправо, однако самолетик, вопреки всему, летел. Летел, как облака. Словно спешил к ним. Я наблюдал за этой магической картиной некоторое время, пока он не скрылся от меня, а в голове, уже не моим голосом, кто-то пропел:
«Белые кораблики, белые кораблики, по не-е-ебу плывут…».
Плывут, да. И мой самолетик – он тоже плыл, как белые кораблики. Такие далекие. Красивые и манящие. А самое главное – свободные.
«Свобода».
Я смотрел сквозь прутья на окне и понимал, что эта свобода недостижима для моего мира. И само осознание того, что там, за окном, есть другой мир, куда более крупный и светлый, ужалило меня в сердце. Теперь только эта мерзкая, ужасная эмоция заняла меня. Я не мог думать о чем-нибудь другом.
Я подошел к стене и сел на корточки. Закрыл глаза. Зачем знать, какой там мир, если для меня он недостижим? Мой мир – вот он. Четыре плитки. Черная, белая. Черная, белая.
Я сидел на полу и смотрел на свои ноги. Четыре плитки. Весь мой мир. Приятный запах в комнате. И что-то было на тумбочке рядом со мной. Я с трудом поднялся, упав один раз. Там лежал бумажный самолетик.